Крещенские морозы [сборник 1980, худож. M. Е. Новиков] - Владимир Дмитриевич Ляленков

Оставшись без старого волка, Серый и его названые братья взрослели не по дням, а по часам. Резче обозначилась разница их характеров. В тихую минуту, когда Серый бывал сыт и ниоткуда не грозила опасность и он лежал где-нибудь в укромном местечке с подветренной стороны, в глазах его часто мелькали искорки веселья, любопытства. Прилетела, допустим, стайка краснозобых снегирей. Они с важным видом посвистывали. Серый наблюдал за ними, и глаза его выражали при этом какую-то мягкость, доброту. Будто он, сильный, зубастый, размышлял, как вот эти живые комочки, покрытые пухом и перьями, летают? Что это они едят? Зачем посвистывают? И вообще, откуда они прилетели и куда улетят?

Ничего подобного нельзя было бы подумать, если б глянуть в это время на молодых волков. Они тоже сыты, им не грозит никакая опасность. Они тоже обратили внимание на снегирей. Но взгляд их сух, строг. Ни тени доброты. Ноздри волков чутко втягивают морозный воздух. Уши прислушиваются к шуму леса. Ловят звуки беспокойного ветра. Но вот вдруг упал где-то с дерева ком снега. Волки привстали. Серый тоже поднялся. И все трое теперь одинаковы, мышцы их напряжены, глаза зорко и строго глядят вперед.

Между веток мелькнул беличий хвост. Белка птицей пролетела над полянкой. Поскакала дальше по деревьям. Застрекотала сорока. Донесся звук выстрела. Эхо его откликнулось где-то справа.

Ветер донес запах пороха. Пулей проносится мимо них ошалевший от страха заяц. Волки круто свернули наперерез ветру…

Чем старше становились они, тем чаще разбегались по лесу. Неделями жили порознь. Кто первый соскучится, начнет звать ночью:

— У-у-ва-ва-у!

Сойдутся, поживут день вместе. И снова разбегутся.

А в январе попали в стаю волков. Зима выдалась снежной, безветренной и морозной. Оттепели не случилось. Наст не образовался. На больших полянах, где хоть слабый, но прогуливается ветерок и обычно уплотняет снег, в этом году он лежал пышными сугробами. В таких сугробах волки просто тонули. И даже больного или раненого зайца не догнать! Прыгнешь, провалишься чуть ли не с головой в снег. Прыгаешь по нему, будто в воде, взметая вокруг клубы снега. Разве быстро побежишь? И прыгнуть хорошенько невозможно, потому что от мягкого снега не оттолкнешься! Голодно волкам жить в такую зиму. Очень голодно. И как общее несчастье сплачивает людей, так голод объединяет волков. В конце января собралось их штук пятнадцать. Сошлись в стаю и молодые и старые. Вожаком был старый волк, отец названых братьев Серого. Ни детей своих, ни Серого он не признал. Да и они успели забыть его.

Днем стая отлеживалась в лесной чаще. С темнотой выходили к дорогам, соединяющим лесные деревушки. Но добыча не попадалась. Один раз стая напала на колхозников, ехавших на санях из города в свою деревню. Но у людей оказалось ружье, они отбились. Тогда вожак организовал охоту на лося. Обнаружил свежий след его, поднял стаю, повел. Дело случилось рано утром. Снег не падал, ветер не дул. Волки гуськом спешили по остро пахнувшему следу. Догнали лося на полянке. Рогатый огромный красавец стоял возле стожка сена.

Волки скучились, тотчас рассыпались. С ходу бросились со всех сторон на лося. Но просчитались. Лось был опытен. Он сшиб трех волков передними ногами. Легко понесся по широкой просеке. Вожак успел порвать ему кожу на боку. Капли крови падали на снег. Запах крови возбудил голодных разбойников. Но они поняли, что сразу не одолеть такого зверя. Решили гнать его до тех пор, покуда не выбьется из сил. Застрянет в сугробе. И тут уж конец ему.

Охотничий азарт захватил и Серого. Он хоть и молод был, но ростом не отличался от матерых волков. Бежал среди них. И, как волки, Серый успел сообразить, что хорошо бы прижать лося ближе к деревьям. Из-за них можно напасть, не опасаясь его страшных копыт. Но лось знал это. Держался на середине просеки. Никуда не сворачивал.

Весь день мчала гонка. Уж солнце садилось, когда, лес кончился, и лось пошел полем. Здесь снег до колен, местами по брюхо. Бежать стало трудно. Он взмок. С него хлопьями падала пена. Бока провалились. Лось начал уставать. Волки чуяли это. Стали повизгивать. Впереди несся вместо вожака, оставшегося навсегда в снегу у стожка сена, другой матерый волк.

Вдруг лось споткнулся, чуть было не упал. Силы покинули его. Он хотел обернуться к своим врагам, принять смертельный бой. Но ноги почувствовали твердую почву — он оказался на дороге. Впереди виднелись избы. Дымились трубы. Лось всегда сторонился людей, встречаться с ними не любил. Но люди ни разу не сделали ему ничего плохого… Волки тоже заметили деревню. Поняли, что жертва может ускользнуть. Рванулись вперед. Но лось перемахнул через изгородь возле первой избы. Из нее выбежал человек в шапке. Закричал, замахал руками. Залаяли собаки. Волки круто развернулись, взметая снежную пыль, рассыпались по кустам. Повизгивали от злости, клацая зубами, огрызаясь друг на друга, отбежали в лес. Залегли. Они пролежат здесь всю ночь, но дождутся, когда лося прогонят из деревни. Они тут же разорвут его!

А лось тем временем, пробежав метров двадцать по улице, остановился. Передние ноги подкосились. Он упал грудью на снег. Тяжко дышал и лизал снег, выкатив налившиеся кровью глаза.

Люди окружили его. Какой-то мальчишка принес охапку сена, положил перед ним.

— Запалился, бедняга, — говорили люди, — надо его пристрелить, все равно ему конец!

— Может, и поднимется. Отойдет, и ничего с ним не будет.

— Он пить хочет. Надо дать воды! Смотрите, как снег лижет!

— Воду сейчас не надо давать. Нехай остынет. Красавец какой!

— Загнали беднягу. Смотрите: покусали!

— Целая стая гнала! Откуда они взялись?

Так люди разговаривали. А лось между тем отдышался. Поглядывал на людей, лизал снег. Силы постепенно возвращались к нему.

Мальчишки принесли еще сена. Положили к его губам несколько кусочков хлеба. Лось почему-то не трогал хлеб.

Собаки, чуя волков, заливались во дворах, вертелись вокруг людей.

Наконец люди по одному, по двое разошлись по избам. Лось остался один. Волки видели, как он поднялся на ноги. Заволновались. Из всей стаи только Серый оставался спокоен. Лежал под кустом и о лосе не думал. Принюхиваясь к запахам, шедшим от человеческого жилья, он хотел вспомнить что-то очень хорошее. Рядом голодные друзья его тявкали, стучали зубами от холода, голода. От злости на людей. А им завладело тоскливо-нежное чувство к чему-то утраченному. Конечно, теперь он не помнил ни комнату Игнатьича, ни мать, ни овчину. И не мог сообразить,